Индивидуальность личности
Последний раз, последний. Так мы не целовались никогда. Я плачу и казню, совсем как небо, Которое карает, возлюбив. А смерти Заиры предшествует следующая сцена: Оросман О, ты не знаешь, как пылко я ее любил. Взгляд ее способен был решить мою судьбу. Без нее нет и не может быть мне счастья на земле. Но и страдать могу я лишь из-за Заиры. Скажи же, Корасмин, тебе не жаль меня? Корасмин Как, султан, ты плачешь? ... Ты? Оросман Так знай же: эти слезы – первые, Что увлажнили очи мне На протяжении всей жизни. О, мои позор! И все ж его страшнее Слезы эти: за ними будет кровь, За ними будет смерть... Корасмин Душа моя страдает за тебя... Оросман Не за меня страдай, а за терзанья, И за любовь! Страдай за месть! ... Ты слышишь? Если оба, Отелло и Оросман, накладывают на себя руки, то это происходит не только от страшного сознания, что их жертвой стала ни в чем неповинная женщина, но и потому, что без возлюбленной они не хотят жить дальше. Параноическое развитие мы встречаем уже в античной литературе, в частности, у Электры, героини одноименной трагедии Софокла. Ее боль по поводу смерти отца, несмотря на многие прошедшие с той поры годы, еще свежа, но куда больше ее ненависть к убийцам – матери с ее теперешним мужем. За все эти годы ненависть не смягчилась, напротив, она возросла. Ведь Электра вынуждена была остаться в доме убийц, где ее всячески унижают. Она сама рассказывает брату, Оресту, что с ней обращались как с рабыней, заставляли голодать, избивали. Но можно ли здесь говорить о «маятниковом движении», столь характерном для параноического развития? Да, несомненно, было и оно: Электра защищалась как могла, осыпала мать бранью, грозила, что вот явится законный мститель, сын Орест. Такая сцена обвинения происходит даже перед самым возвращением Ореста. Электра восклицает, что у матери – интимная связь с ее сообщником, в союзе с которым она сгубила отца; что зря она себя называет матерью. Рабовладелица, вот как называет ее Электра, – стоит лишь посмотреть, в каких условиях живет ее падчерица, чтобы это всякому стало ясно.